Перепечатано из газеты "Православный Санкт-Петербург".


ЕМУ ЕДИНОМУ СЛУЖИЛА ДЕНЬ И НОЧЬ
Так уж повелось, что при имени св.мученицы Татианы мы сразу вспоминаем, что святая считается покровительницей студенчества. Но давайте вспомним, чем на самом деле была славна Татиана, за что заслужила от Господа мученический венец? Родилась святая в древнем Риме в семье консула, который был тайным христианином. И когда Татиана достигла совершеннолетия, она, воспитанная отцом в страхе Божием, восхотела вести жизнь в девстве и целомудрии: пламенея любовию ко Христу, она Ему Единому служила день и ночь, молитвою и постом умерщвляя плоть и порабощая её духу. За добродетельную жизнь Татиана сподобилась послужить Церкви — была поставлена диаконисою. За верность Христу была усечена мечом в 226 году, на четвёртом году царствования Александра Севера. Более 18 столетий прошло с тех пор, но ещё многажды рождала земля Татиан, кои, подобно римской деве, пламенели любовию ко Христу и служили Ему Единому. Наш рассказ сегодня — о Татьяне Николаевне ВОЛОДИНОЙ, сестре милосердия в Городском гериатрическом медико-социальном центре.

Всё началось с того, что при гериатрическом центре решено было восстановить действовавший здесь ранее — в бытность существования в этом здании Повивального института — храм во имя св. равноап.Марии Магдалины, освящённый 10 марта 1912 года епископом Гдовским Вениамином (будущим сщмч.Петроградским), но уничтоженный в 1923 году. И вот спустя восемьдесят с лишним лет, 3 августа 2005 года, воссозданный храм был освящён иерейским чином о.Сергием Поповым. Вскоре батюшка задумался, что в медико-социальном центре, при котором действует храм, просто необходимо православное сестричество. Так 4 августа 2007 года, на престольный праздник, состоялось первое посвящение в сёстры милосердия.

— Среди первых семи сестёр была и я, — вспоминает Татьяна Николаевна. — Но, конечно, история нашего сестричества началась не два года назад — идея создания Общины сестёр милосердия при Повивальном институте возникла в конце XIX века. Вдохновителями были люди всё состоятельные да именитые, и назвали общину в честь генерал-адъютанта М.П. фон Кауфмана, который 15 лет возглавлял Российское общество Красного Креста.

— Повивальный институт… слово-то какое тёплое.

— Правильное слово, русское, понятное, не то что нынешнее название — гинекологическо-акушерский институт. Услышишь такое, и сразу мнится, что у тебя куча болезней, а ребёнок непременно родится с патологией… Так вот, Общество сестёр милосердия фон Кауфмана въехало сюда в 1904 году, накануне Русско-японской войны. И с первых дней войны сюда стали привозить раненых, организовали лазарет. Да и сами сёстры выезжали на передовую.

— Что должны были уметь сёстры того времени и нынешние?

— А задача всегда одна — любовью и заботливым уходом облегчить страдания болящих, скрасить последние дни в мир иной уходящим, поддержать добрым словом их родных. Ведь что значит по сути своей «сестра милосердия»? Это милостивое сердце, добрые и умелые руки. Кстати, до революции, прежде чем принять в сестричество, женщинам и девушкам давали необходимое образование.

— Чтобы подготовить человека к переходу в мир иной, у сестёр должно быть не только медицинское, но и церковное образование?

— Медицинское — не обязательно, нас ведь не допускают к лечебному процессу. Наша забота — душа. Мы по мере сил проводим катехизаторскую работу. И нам здесь действительно рады. Люди рады, что рядом — церковь, где служат православные люди, всегда готовые прийти на помощь. Вот и сегодня утром, едва храм открыли, прибежали две сотрудницы центра — свечки поставить. А недавно женщина соседку по палате привела. В тот день старушка исповедовалась и причастилась впервые в жизни. Господь так даровал ей, что она сразу приняла веру — душой и сердцем. А иным приходится долго объяснять, что их ждёт после смерти телесной. Они не понимают, что значит вечная жизнь безсмертной души, и испытывают панический страх перед смертью.

— Разговоры о Боге и смерти не вызывают у них раздражения?

— Что вы! Помощь принимается с благодарностью. Потому что мало, ой мало, видели наши старики доброго отношения к себе.

— Иноверцев не возмущает присутствие икон и православного креста? Мне рассказывали случай, когда мусульманин потребовал убрать икону из палаты, где лежала его мать.

— Нет. Да и лежат у нас немощные бабушки и дедушки — отвоевались уже. Старые люди более терпимы. Вот приходил пожилой еврей, спросил: «Я — иудей, так что, когда я умру, меня отпевать не будут?» — «Нет, — отвечаю. — Отпевают только православных. Хотите, чтобы вас отпели по православному обряду, — креститься нужно». Старик ушёл огорчённый. Что он решит — Господь ведает. Нелегко на склоне лет веру менять. А ещё старенькая татарка попросила: «Я мусульманка, но, пожалуйста, помолитесь за меня…» И деньги на храм пожертвовала. Я помолилась о ней дома.

Я слушала Татьяну Николаевну, а в голове мягко и ненавязчиво всплывали строчки стихотворения Андрея Дементьева, которые, как мне кажется, полностью соответствуют образу этой женщины:

Слёзы Татьяна вытерла.

Что-то взгрустнулось ей…

Мало счастья Татьяна видела

В жизни своей.

И когда по утрам входила

В эту белую тишину,

Свою нежность на всех делила,

Как делили мы хлеб в войну.

Забывала свои несчастья

Перед болью чужой.

Говорила: «Не возвращайся…» —

Тем, кто радостно шёл домой.

На судьбу Татьяна не сердится,

Ну, а слёзы — они не в счёт.

Вот такой сестры милосердия

Часто жизни недостаёт.

— Бывают, конечно, и курьёзные случаи. Расскажу, как один дедушка на Бога обиделся… Причастился, стало быть, он и ждёт, что сразу исцелится. Такое у него было понятие о Таинстве Причастия, что Господь помогает здесь, на земле, а после смерти ничего и нет. Чуда не произошло. И когда о.Сергий пришёл вновь его причащать, тот отказался: обиделся на Бога, что не избавил его от недуга… Но многие просят, чтобы их положили именно в эту больницу, дома им — старым и немощным — до церкви не дойти, а здесь есть возможность посещать службы, иные на колясках приезжают. Конечно, больше женщины ходят, мужчины — редкие гости. «Это оттого, — говорит о.Сергий, — что у женщин «сердце с ушами» — оно более чуткое. А мужчины, стиснув зубы, пытаются всё сами преодолеть, без Божией помощи». К тем же, кто прикован к постели, батюшка сам приходит, исповедует, причащает.

А как они радуются, когда мы их навещаем! Говорят: «Вот и к нам Бог пришёл». Сёстры милосердия для них — люди, пришедшие от Бога. Правда, случается, что какая-нибудь бабушка нет-нет да обронит: «Так устала от жизни, болезней, неурядиц… Скорее бы уже Господь прибрал». О.Сергий строго таких отчитывает: «Если Господь не требует к себе, значит, нужны вы ещё на земле». Старушка удивляется, улыбается с надеждой: «Да неужто? Для чего же я, старая да немощная, могу понадобиться?» А батюшка внушительно так: «Да вот хотя бы для того, чтобы доброхоты могли вам яблочко от щедрот своих поднести. Придёт время этого человека пред Господом предстать, так, быть может, это яблочко малое ему во спасение и зачтётся».

А ведь и мы можем своё «яблочко» послать в дар нашим старикам. Церковь очень бедна. А храмовой библиотеке нужны Евангелия, молитвословы, писания Св.Отцов — их сёстры милосердия разносят по палатам, порой и сами присядут, почитают вслух. Но книги должны быть непременно с крупным шрифтом — зрение у стариков уже не то, что в молодости. А душа у многих ещё более слепа — жизнь худо-бедно уже прожита, а встреча с Господом только вот произошла. Хорошо, что в конце жизненного пути Господь посылает им таких людей, как о.Сергий и Татьяна Николаевна.

34 часа 30 минут
сутки дежурной санитарки (дневник)

(из журнала "Нескучный сад).
Чай в отделении
Я была в отделении немного раньше, чем всегда, обычно я прихожу впритык, только что не опаздываю. Все равно никто вовремя работу не кончает. Я не успела перед работой выпить чая и хотела это сделать на работе.
По дороге к нашей комнате, которая находится в конце коридора, можно было сразу оценить обстановку. В холлах на диванчиках лежат больные -- отделение все заполнено до предела. Как они умудряются спать на них, да еще когда все мимо ходят?
Бабушка на креслах в холле третьего поста у окна еще не умерла. Глаза у нее закатились вверх и не закрываются, и дышит она всей грудью, редко и громко. Значит, скоро уже помрет. Дальше встречается медсестра Татьяна Борисовна. Говорят, она несколько лет работала в ПСО (психосоматическом отделении. -- Ред.). Увидела меня, поздоровалась, говорит:
-- Что-то ты без радости на работу идешь, -- ехидничает. Она дежурила со мной вчерашней ночью.
-- Не успела отдохнуть после ночи вчера, а сегодня сутки.
-- Что, одна?
-- Может, днем кто и придет, а ночью точно одна.
-- А, ну-ну, работай, девочка, работай, -- сочувствует.
Я поставила чай и стала переодеваться. На стенде висела записка: в 24-й палате никого не кормить. Интересно, за что это их так? Дальше приписано, видно второпях: их всех сегодня будут причащать. Даты нет. Сегодня -- это сегодня, вчера или позавчера? Скорее всего -- сегодня, сегодня же суббота.

24-я палата
Допив чай, я стала думать, с чего бы мне начать. Тут я вспомнила про записку и решила, что хорошо бы умыть эту самую 24-ю палату, раз их причащают. Было начало десятого.
24-я палата -- это палата никому не нужных больных. Дольше всех здесь лежит Вера Николаевна, в апреле будет год. Это совершенно одинокая женщина, правда, говорят, у нее есть сын, но он никогда здесь не появлялся. После инсульта она была в тяжелом состоянии, и до конца, как говорят врачи, функции у нее не восстановились, ни физические, ни умственные. Она может сидеть и даже стоять, но самостоятельно сесть не может. На судно ходить она так и не научилась. Ведет себя как ребенок. Любит сладости, обижается, когда кого-нибудь угощают, а ее нет. Если начать расспрашивать ее о родных, о доме, горько плачет. Говорит отдельные слова. Ее соседку зовут Римма Борисовна, год ее пребыванию здесь исполнится месяцем позже. Это небольшая скрюченная бабуля с широким корпусом и тоненькими ножками, которые не выпрямляются. Ее так скрючило, что она всегда лежит на левом боку, и уложить ее на другой практически невозможно. Особенно тяжело уложить ее на судно, а в пеленки писать она не хочет. Она постоянно что-нибудь пищит тоненьким слабеньким голосочком. Справа у окна лежит бабушка -- божий одуванчик. Говорят, что она, когда была еще в другой палате, упала и рассекла голову. Теперь у нее шрам и все время болит голова. Она всегда хочет есть, а если дашь ей что-нибудь, то она несколько раз крестится и шепчет молитву. Она сама себе подставляет судно, но почти всегда проливает. Слева лежит самая шумная тетенька, она все время без остановки кричит, чтобы ее приподняли, а сама не может даже бутылочку с водой в руках держать. Еще она просит все время пить, потому что у нее диабет. У нее пухлые губы и слегка дебиловатое выражение лица. Она здесь совсем недавно. Когда я ее первый раз увидела и спросила, как ее зовут, она ответила: «Валюша».
Когда я зашла в палату, все они стали вопить одновременно, кроме Веры: она никогда ничего не требует, только иногда плачет, когда чувствует свое одиночество. Валюша низким, слегка завывающим голосом: «Ну приподыми меня! Дай попить, дай хоть глоточек воды!» Бабушка -- божий одуванчик: «Очень болит голова, нельзя ли чего покушать?» Римма Борисовна: «Ах, Дашечка! Поставьте мне судно! Я очень писать хочу. Вы, наверно, не захотите мне его поставить? Это так тяжело. Уберите пододеяльничек, чтобы он не намок. Ах, простите, я наверно, вам уже надоела. Такая дурная старушенция, о-о-о-оох. А нельзя ли чего-нибудь покушать, очень кушать хочется! Вы хотите меня мокрой тряпочкой протереть, да?..» На тумбочках -- разлитый чай, засохшие надкусанные корки хлеба, грязные стаканы и ложки с присохшей вчерашней кашей. На полу -- какие-то горы крошек. Я, как всегда, не знаю, куда кидаться. Начну, пожалуй, по часовой стрелке, с Веры.
-- Вера, садись, сейчас будем умываться, вот я тазик принесла.
Я откидываю одеяло, чтобы ее усадить, она мокрая. Она писает очень обильно, и если подстелена одна пеленка, то все разливается на простыню и подушку. Вот и сейчас простыня намокла. А наволочки совсем нет, голая подушка лежит просто под простыней. Простыней все равно нет, а пеленки, кажется, были.
-- Подожди, Вер, сейчас я пеленку принесу.
Поворачиваю ее на бок, очень мокро, она просто лежит в луже. Если стелить сразу сухую пеленку, она намокнет. Ладно, потрачу две. Хорошо бы еще ее хоть чуть-чуть протереть. Я просовываю под спину одну пеленку, рядом с ней расстилаю вторую, поворачиваю Веру. Теперь можно достать описанную пеленку, прополоскать ее уголок, намылить и протереть ей спину. Та пеленка, которая в середине, слегка намокла. Ею я вытираю спину насухо, расправляю сухую пеленку. Частично намокшую сворачиваю и подсовываю под чистую, чтобы в следующий раз не растекалось по всей кровати. Ну уж а простыня -- ничего не поделаешь -- высохнет под ней. Мокрую пеленку я кладу на край раковины, чтобы потом ее застирать. Сначала надо ко всем подойти, а потом уже застирывать и выносить судна, а то все орут. Такой способ перестилки выработался за два года работы в результате экономии белья. Вообще, как говорится, мастерство не пропьешь. На сутки дают 30 пеленок. Попробуйте обойтись, если у вас где-то 10-12 лежачих больных, каждому из которых нужно поменять белье в среднем раз шесть за сутки. А бывают еще разные непредвиденные обстоятельства. Есть еще и другие секреты мастерства. Например, как в одиночку перевернуть стокилограммовую тетеньку без сознания с боку на бок и подвинуть ее к изголовью кровати, чтобы ноги не упирались в спинку. Если кому-то интересно, я могу показать, как это делается.
Все-таки, наверное, надо сейчас поставить Римме Борисовне судно, а то она, пожалуй, описается, пока я так до нее дойду по часовой стрелке. Я беру судно, откидываю одеяло, напрягаю силы и пытаюсь рывком одной рукой повернуть ее как можно дальше на бок, одновременно другой рукой подсовывая судно. Она пищит.
Я сажаю Веру, ставлю тазик ей на коленки, поддерживая ее одной рукой за спину, другой поливаю воду из кувшина. Она моет руки. Мыло надо бы. На ее тумбочке вижу мыльницу с обмылком хозяйственного мыла. На мыльнице какое-то подозрительное коричневое вещество, не то кал, не то засохшее жеваное яблоко. Ладно, лучше не думать, что это.
Вдруг вошла Нина Б. -- требная сестра. Надо же, так рано. Судно на полу, нужно надевать рубашку на Валюшу. Надо бы успеть до прихода батюшки. Нина Б., поздоровавшись, исчезла.
-- Приподыми меня, ну приподыми!
Я начинаю напяливать на Валюшу рубаху, которая валяется в изголовье кровати.
-- Ну теперь приподыми меня, ну приподыми!
-- Я, видишь, маленькая, худенькая, не могу тебя поднять.
-- Ну этим, домкратом, что ли, машиной специальной!
Я так и представила, как кто-то ей говорит, что ее можно поднять только домкратом.
-- Нету у нас такой машины, мой хороший.
-- Ну мужики пусть поднимут, там же мужики есть.
-- Откуда ж тут мужики, доктор разве только. Доктора попроси тебя поднять.
Голос о. Иоанна раздавался в 29-й палате. Когда я вернула судно, он был уже в 28-й. В.Н. тащила в рот сахар, только что принесенный буфетчицей. Я ее пристыдила и попросила подождать десять минут: батюшка уже идет. Она, вспомнив, что-то промычала и положила облизанный сахар на тумбочку. Все остальные в один голос ныли, что они хотят есть и пить. Да что же он к ним идет после всех? Пока он был в 28-й палате, чтобы далеко не уходить, я пошла посмотреть на умирающую бабушку на креслах в холле. Мочу, как я знала, у нее спускают катетером, но на всякий случай заглянула под одеяло. Все в порядке. Она тяжело дышала, все лицо было потное. На лице какие-то мелкие белые бугорки -- не то кожная сыпь, не то кристаллы соли. Не знаю, могут ли так образоваться кристаллы соли, но было очень похоже. Я смочила ей губы водой из стаканчика, который стоял рядом. О. Иоанн все еще не появился, и я опять пошла в 24-ю палату. Там грязные тумбочки -- стала искать, чем бы их вытереть. На раковине лежали две подозрительные покоричневевшие тряпки. Наверное, ими мыли раковины. Нет, вполне вероятно, ими мыли и больных. Я оторвала у Валюши туалетной бумаги и стала вытирать ею. Не очень чисто, но все же лучше, чем теми тряпками. За этим занятием меня и застал о. Иоанн.

Трапеза
Соседняя палата не многим лучше предыдущей. Слева -- тетенька средних размеров, не очень старая. У нее парализована правая сторона. Она не садится, но хорошо поворачивается на бок. Просит судно, но может и сходить под себя. Вообще-то она спокойная, только когда ей что-нибудь нужно, она издает тоненький плач-стон, а нужно ей что-нибудь довольно часто. На второй кровати никого нет, справа у окна лежит умирающая, она без сознания. Кстати, она в той же позе, в какой я ее оставила вчера утром. Интересно, поворачивал ли ее кто-нибудь с тех пор? Справа у двери Эльза -- очень худая, как щепка, высокая, совсем не старая женщина, своим обликом напоминающая футболиста. У нее инсульт, а похоже, что в молодости эта болезнь посещает обычно пьющих женщин. Во всяком случае, поведением она вполне похожа на пьяницу. Лежит, тормозная, с закрытыми глазами, на вопросы отвечает через несколько минут. Бывает, начинает кричать во весь голос. При мне она как-то ночью кричала: «Караул!»
В это время загремела телега, на которой развозят завтрак. Она уже у 17-й палаты! А я еще не была совсем на первом посту! Я бегом побежала в начало коридора, откуда начинают раздавать завтрак. Его развозят минут за двадцать, а потом вскоре начинают собирать тарелки и ругаться, если кто-то непокормлен. Кормить с ложечки надо человек шесть-семь, и еще человек восемь смогут сами есть, если их усадить, поставить им еду и постоянно присматривать. Если минут пять на каждого, то до последнего я доберусь где-то через час-полтора. Холодная каша уже в рот не полезет. А попробуйте накормить паралитика за пять минут! Особенно десять человек подряд. Каждый из них может жевать кусок хлеба в задумчивости два часа. Приходится запихивать им кашу в рот и заливать чаем, чтобы проходила. Бывает, что бабуля не в состоянии глотать, а этого сразу второпях не поймешь, ее кормят, а каша остается во рту.
Сначала -- бабушка в коридоре на первом посту. У нее совсем плохо с головой, и она ничего не ест, по крайней мере уже неделю, только пьет. Говорят, когда ее только положили, она сказала, что худеет, и отказалась принимать пищу. Сейчас она ничего не говорит. В таких обстоятельствах это весьма радостно. В 11-й палате к лежачей больной уже пришел муж и кормит ее. Слава Богу! На всякий случай заглянула в 15-ю.
Бегу в 23-ю палату. Умирающую кормить, разумеется, не надо. Эльза с полузакрытыми глазами проговаривает: «Посади меня». Слева тетенька стонет. Наверное, ее надо менять. Присаживаю Эльзу одной рукой на кровати, другой рукой одновременно затаскиваю стул ей под спину. Уф, усадила. Надеваю майку, которая сохнет на кровати, а то она совершенно голая. Пододвигаю ей тумбочку с кашей. Теперь она будет есть сама, правда, со скоростью одна ложка в две минуты, главное, чтобы не упала. Быстро кормлю тетеньку слева, она хорошо ест, и бегу дальше. В 24-й палате почти все едят сами, только нужно поставить Римме Борисовне тарелку на кровать, а бабушке -- божьему одуванчику подвинуть тумбочку. Я рада, что они наконец дождались еды. Остается Валюша. Она не перестает кричать: «Ну приподыми же меня!» -- даже в то время, когда ест и пьет. Все фонтаном брызжет обратно изо рта. В двери показываются ходячие больные из 28-й палаты. Они машут руками и кричат: «Скорее, скорее к нам, она вылазит!» Я бросаю Валюшу, она кричит мне вдогонку: «Дай попить, ну ведь даже три глотка не дала!»
В 29-й палате пописала бабушка на второй. Я пошла выносить судно. На обратном пути ко мне подошел высокий мужчина с грустным лицом и попросил помочь ему.
-- Сейчас завтрак, я должна кормить больных, я подойду, когда освобожусь.
-- Когда это будет, через час?
-- Не знаю.
Еще Эльза, судно в 15-й, еще надо после завтрака сразу получить белье.
В 29-й нужно посадить Полину Константиновну и кормить лежачую Галину. В конце ее трапезы, как ангел, в дверях палаты появляется Олька Л. с яркой банщицкой сумкой и говорит тихим голосом: «Привет, кого сегодня мыть?»
-- Никого не мыть, ухаживать за больными.
-- Я одна.
-- Тем более. Иди в 15-ю, там нужно судно вынести.
Полина Константиновна просит посадить ее на судно. Интересно, не упала ли еще Эльза в 23-й? А Теслер в 28-й? Быстрее к Эльзе. По дороге заглянула в 28-ю палату. Теслер еще ест. Ура, Эльза не упала. Сидит и говорит: «Я обкакалась». Не зря я надевала на нее рубашку. Мужчина с грустным лицом, оказывается, пришел к умирающей в этой палате и копошится возле нее.
-- Ну полежи еще, пока процесс не кончится.

Часы в кровати
А я пока займусь, так и быть, умирающей. Она вся в поту, волосы слиплись. Клеенка лежит «под ушами», т.е. очень высоко, если она помочится, то будет мокрой и простыня. Мужчина просительно говорит:
-- Я принес рубашку свежую поменять и памперс.
Во-первых, нужно повернуть ее на другой бок и одновременно снять рубашку, во-вторых, перестелить клеенку. Я начинаю командовать. Вдвоем получается очень даже ловко. Когда тело перевалилось на другой бок, стало видно красные полосы на коже, образовавшиеся от долгого прения. Но пролежней нет. Мужчина нежно провел по боку рукой. Я киваю:
-- Протереть ее нужно... У вас есть что-нибудь типа...
-- Да, да, я принес водку.
-- Ну вот.
-- Может, мы оденем ей рубашку.
-- Нет, сначала ее протрите, и лицо тоже, а я пока помою ее (кивок в сторону Эльзы).
Я переключилась. Чем же ее мыть? Это вечный вопрос ЖНО (женского неврологического отделения. -- Ред.). Не хватает белья, нет ветоши. Я обошлась каким-то полотенцем, висевшим на спинке. Я-то запомню, главное, чтобы после меня, если кто вздумает ее умыть, не вытер этим полотенцем ей лицо.
Захожу в комнату сестры-хозяйки. Там Татьяна Борисовна, увидела меня, сразу поняла, что мне нужно.
-- Ты меня не трогай. Вон там Люба на посту сидит.
Люба и впрямь была на посту -- только на другом конце коридора. Она тоже сразу поняла.
-- Сейчас, Оль, через десять минут я тебе все дам. Только истории заполню.
Я присела рядом на подоконник. Десять минут все-таки отдых. Пришла Олька. Сейчас надо будет снова всех обойти с бельем, поменять. А пока можно расслабиться. Я стала ей рассказывать о том, что дежурю сутки одна и как в прошлое дежурство меня поцарапала больная, которая сейчас лежит напротив нас в коридоре, бабушка с большими, голубыми, ничего не выражающими глазами (это она не ест уже неделю). Показала ей шрам. Сейчас, говорю, она мокрая, получим белье, будем ее перестилать. Олька испугалась.
Люба кончила записи и выдала мне белье. Совсем другая жизнь. Можно избавиться от всех этих вонючих наволочек и пододеяльников. Ну, конечно, не от всех, ну хоть от части. Белья мало, и его надо экономить. Пеленки застирывать, простыни и пододеяльники менять, только если уж они совсем мокрые или в дерьме, а если немного, то высохнет -- и ничего страшного.
Перестелили больную, которая царапается и дерется. Она действительно успокоилась, послушно поворачивается на бок. У бедной Ольки отлегло от сердца.
Прибежали ходячие больные из 28-й и их родственники с криками: «Ужас! Какой ужас! Она упала!» Бросив судна на полу среди палаты, я рванула туда. Бедной Валюше опять не досталось и трех глотков воды.
В 28-й бедняга Теслер действительно валялась посреди палаты. Ей почудилось, что у нее пропал золотой крестик или еще что-то. А т.к. я не поставила ей загородку после завтрака, она отправилась это что-то искать. Бестолковые свидетельницы происшествия уговаривали ее остановиться, но она не вняла их просьбам. Сделав несколько шагов, она упала на пол и слегка разбила голову о ножку стула. С Олькой мы ее подняли и усадили на стул. На голове была кровоточащая ссадина. Посовещавшись, мы решили смазать ее йодом, и Олька отправилась на его поиски.
Мы уложили Теслер и поставили загородку, она все не могла успокоиться и порывалась идти искать пропавшее нечто, а также часы. Соседки спрашивали меня, нет ли этих часов у нее в кровати. Интересно, кто из них больше сумасшедший? Самая сумасшедшая буду я, если начну искать у нее в кровати часы.

Свободная минута
После обеда все потихоньку стали расходиться. Олька ушла часа в четыре. Она сказала:
-- Я так плохо работаю. Доехала только до 23-й палаты. Там Эльза... Она так медленно ест. Я стояла все это время и кормила ее. Как же ты без обеда?
-- Да я взяла с собой поесть. Хочешь, можешь мне принести что-нибудь на ужин.
Она загорелась этой мыслью.
-- А как ты будешь дежурить ночью одна?
-- Не знаю. Пойди скажи батюшке: «Оля дежурит в ЖНО одна сутки. Можно мне пойти ночью ей помогать?»
-- А что я буду делать?
-- Ну, посидишь на посту, я посплю хоть три часа.
-- А что там нужно будет делать?
-- Ну, если кто-нибудь судно будет просить -- поставишь, если больную привезут -- застелешь кровать.
Ну вот, она уже чувствует себя обязанной помочь. Кто меня тянет за язык?
Нужно пойти осмотреть свои владения.
Было 18.40, когда я снова добралась до комнаты. Сейчас бы самое время отдохнуть, после ужина обычно бывает тихо. Нужно минут десять полежать на диванчике, чтобы не болела спина. Через пять минут -- стук в дверь. Открывать или нет? Каждый раз зарекаюсь, что буду работать так: обойду отделение, закроюсь на час, потом снова. Никогда этого не выходит. В прошлый раз только закрылась, кто-то начал орать. Думаю -- не пойду, хоть все бы там попадали и башки поразбивали. Орут и орут. Через 15 минут не выдержала, пошла посмотреть. Оказалось, женщина хотела в туалет, просила поставить судно и кричала, бедняга. Мне так было стыдно, что я потом всю ночь ходила и заглядывала, не нужно ли ей чего. Как только захочешь отдохнуть, обязательно кто-нибудь обкакается, больную тяжелую привезут или вырвет кого-нибудь.
Надо бы еще посмотреть, как там с мусором. Два бака на третьем посту, один на первом, но там с утра я вытащила мешок, теперь до утра бак точно не успеет заполниться. А вот здесь сейчас посмотрим. Оба бака были полные. Что же делать, везти сейчас мусор на помойку? Я представила мороз, ветер, тележку с тремя баками, заледеневшую дорогу и как что-то дергается в животе, когда я поднимаю баки к краю контейнера, чтобы их высыпать. Нет, не поеду. Я решила их утрамбовать. Сверху, правда, накидали иголок, надо осторожней, чтобы тапок не проткнулся. Я взяла грязный памперс из другого бака, положила на иголки и немножко попрыгала сверху. Потом досыпала часть мусора опять из другого бака. Опять положила сверху памперс и попрыгала. После четырех плясок один бак почти полностью освободился, а сверху другого образовалась горка из использованных памперсов, которые мне пришлось отделить от другого мусора.

Умерла
20.30 -- пора делать общий обход. На выходе опять беспокоятся за свою соседку ходячие из 28-й. Оказывается, у нее бред еще ухудшился -- она зовет, хочет дать мне номер, просит позвонить. Очень кстати подвернулась медсестра Лена.
-- Лен, тут у бабушки бред, надо бы ей сделать что-нибудь.
Она посмотрела на бабушку.
-- Да, конечно, сейчас я ей укольчик.
-- Там еще в 29-й на третьей. Ей бы хорошо аминазину, а то она ночью никому спать не даст.
-- Как же, как же, обязательно ей аминазину. А эту, в коридоре, надо уже подписывать.
Неужели!? Как же я про нее забыла? Точно, бабуля скончалась. Нужно подвязать ей челюсть, связать ручки-ножки. Обмывать ее я не буду, не могу я, меня тошнит во время таких занятий, в конце концов, я не нанималась трупы обмывать. Тем более я одна. Тем более в коридоре, все ходят. Она же на креслах, ее не увезешь отсюда. Чем же подвязать челюсть? Нет ни одной тряпочки.
-- Что же, она так и будет здесь всю ночь лежать?
-- Не знаю. Ширму, может, привезешь? -- попросила Лена.
Вторая больная в холле на диванчике вдруг закричала:
-- Батюшки, да это покойник! Не буду я с покойником рядом спать! Я живой человек! Переводите меня отсюда куда-нибудь! Вы все уйдете, закроетесь, а я буду здесь одна с покойником!
Я пошла за ширмой. Привезя ширму, я отгородилась от кричащей бабушки, перекрестила покойницу. Бедная бабушка рядом все не переставала возмущаться.
-- Ба, да покойники, они же не кусаются, лежат себе тихо. Чего их бояться? -- я не выдержала.

Спокойная ночь
Ну вот, я опять сижу в нашей комнате. Все самое страшное позади, я пью чай с остатками конфет.
В 25-й капельница кончилась. В процессе перестилки больная вывалилась в промежуток между кроватью и решеткой. Носом она, получилось, уткнулась в подушку и хрипела в нее, пока я протирала ей спину. Ничего не поделаешь, некому ее с той стороны подержать. Она тоже может сегодня умереть.
Все тихо. Я снова пришла в комнату. На столе крошки, по всем углам валяются чьи-то вонючие тапочки. Вытерла крошки, собрала тапочки в один пакет, вымыла пол. Села писать календарный план занятий. Видимо, ночь будет очень спокойная. Те, кто может кричать, уже успокоены. Как бы так подгадать, чтобы пpocпaть три часа подряд?

Тут явились откуда ни возьмись Олька.
Я поняла, что мои мечты о трех часах мирного сна сейчас лопнут как мыльный пузырь. Единственное место, кроме нашего дивана, которое еще может освободиться, -- кресла под mpynoм, если сейчас приедет перевозка, но это маловероятно. Одеяла у врача, план я так и не допишу. Я -- жертва своих же интриг.
У двери встречаем Татьяну Борисовну. Она пришла сказать, что труп увезли.
-- Вы, девочки, тогда разберите там все, протрите кресла хлораминчиком. А то бабушка рядом проснется, будет нервничать.
Какое нежданное счастье, для меня место освободилось!
-- Угу, сейчас обязательно все протрем. Я там буду спать. Бабушка проснется, увидит меня, подумает, что это я вчера умерла.
Я унесла матрас и подушку, а Ольга протерла кресла хлоркой. Мы сходили на первый пост, обычной процедурой перестелили 23-24-ю. На ночь я положила всем побольше тряпок под попу. Хоть они и обмочатся ночью, пусть лучше спят, чем будить их и менять, а то у них наутро еще больше крыша будет ехать.
Вроде бы все. Ан нет, какие-то звуки из 29-й. Это обмочилась бабуля на второй. Так-то она самостоятельная, а тут вышел прокол (ей тоже давали аминазин). Захотела на судно, да не успела снять штаны. Теперь выковыривает из-под себя мокрую простыню, силится снять штаны одной, здоровой рукой. Поменяли, уложили, застирали штаны и рубаху.
Отдыхаем. У нас осталось две подушки и два одеяла. Маловато. Правда, еще есть пальто, в которых мусор вывозят. Даю Ольке подушку и одеяло.
-- Укладывайся здесь. Поделим по-братски.
Ей короткое пальто, мне длинное -- все-таки в коридоре спать.
-- Нет, я пойду сейчас на пост дежурить. Батюшка сказал поделить ночь пополам, три часа спать тебе, три -- мне.
Ну надо же!
-- Батюшка, он ничего не понимает в жизни. Ох! Ну не в жизни вообще, а в ЖНО. Сам признавался. Сейчас такое тихое отделение, что мы можем спать всю ночь вдвоем.
-- Нет, я пойду спать в коридор, я же должна тебе помогать.
-- Ну да, ты сейчас поспишь три часа здесь, потом я тебя разбужу, и ты будешь дежурить, а я здесь спать.
-- Честно?
-- Честно.
Час ночи, пожалуй, пора прилечь поспать. Правда, какой тут сон, ну хоть просто полежать. Как-то неприятно ложиться прямо на место, где лежал труп. Я взяла кресло с перилами, положив на него подушку, и приставила к нему два кресла с трупьего места. На них постелила одеяло и легла, укрывшись с головой пальто для выноса мусора. Как сегодня все-таки мне повезло, так тихо. Щелкают часы похоронным маршем, из палат доносятся звуки нездорового дыхания, храп, хрипы умирающих. Бедная бабуля в БИТе (блоке интенсивной терапии. -- Ред.) тихонько рычит, поворачивается и позвякивает загородками.
Вот опять щелкнули часы. Два часа. Нужно пойти посмотреть, не выпала ли бабушка в БИТе. -- Да никуда она не выпадет. Надо бы привязать над ней одеяло, чтобы она его не срывала. Чем я его привяжу? -- Нечем. Надо бы, надо бы встать и привязать. Да ну, даже дочка ее -- и та об этом не беспокоится. Встаю, смотрю на бабушку в БИТе. Она отвязалась, привязываю снова. Смотрю на умирающих. Стелю себе наоборот -- мусорное пальто вниз, одеяло наверх.
Щелкают часы. Половина четвертого. Почему я никак не могу уснуть? Потом вспомнила, что мне снился сон, значит, я сплю, а мне только кажется, что я не сплю. Нужно посмотреть на выпадающую бабушку и на умирающих. Вот уже шестой час. Осталось совсем немножко! В 5.30 громыхает ходилка тетечки с рассеянным склерозом и слышится ее слабый голос.
-- Девочки, бабушка упала у нас.
Она пытается постучать в дверь комнаты, где спит Олька. Я вскакиваю и бегу в 29-ю палату. Полина Константиновна и впрямь упала. Мой позвоночник начинает морщиться, предчувствуя неприятности. Ничего не поделаешь, сама виновата -- не поставила на ночь загородку. Я одним рывком подымаю ее с задницы на коленки. Теперь я понимаю, почему мужики ругаются, особенно у которых работа тяжелая. Если бы я не дала так волю злости, я бы ее не подняла. Дальше уже легче.
Олька проснулась. Встречает меня у двери.
-- Почему ты меня не разбудила?
-- Я будила, а ты не проснулась.
-- Во сколько?
-- В три.
-- Как же ты меня будила, словами? Нужно было потрясти.
-- Поливала водой из чайника.
-- А что я говорила? что не встану?
-- Да, и ругалась на меня. Не волнуйся, все было очень тихо, я всю ночь сама спала.
-- Ну вот, я тебе совсем не помогла. -- Расстроилась.
-- Сейчас будешь работать.
Я почистила зубы и хлебнула чаю. Через пятнадцать минут мы выехали возделывать свою ниву.

Наконец пришла и Люба -- моя сменщица. Вообще-то их две, но Надя всегда опаздывает, можно ее и не ждать. Надо же, я дожила. Я стала сдавать ей смену.

После дежурства
Я шла в храм в совершенно радужном настроении, как колобок: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. Отдежурила сутки и вроде ничего, даже спать не очень хочется. Однако внутреннее чувство мне подсказывало, что от лисы не уйдешь. Это лишь первая стадия, когда еще не рассеялось внутреннее напряжение. Как обычно, надлежит пройти и последующие.
Я зашла в храм, уже когда читали Апостол. Народу -- тьма. Я постояла, разглядывая с удивлением лица людей, и после Евангелия пошла к стеночке в дальний угол. Все стоят с внимательными умиленными лицами. Хор поет чего-то. Я начинаю вспоминать, что и я обычно так же стою. Напротив -- лампа в кадильном дыме. Обычно мне так нравятся светильники в кадильном дыме. И тут начинаются мои мучения. На глазах выступают слезы, я представляю, что я сижу на кровати и кидаю изо всей силы об пол какие-то книжки и чашки. Не надо было сейчас идти в храм. Начинается Евхаристический канон. Кажется, певчие поют очень хорошо. Лампа светит. Я закрываю глаза -- перед глазами судно. Я открываю глаза -- храм. Закрываю -- судно. Я сейчас пойду, пойду спать.
Я чувствую, что меня раздирают рыдания. Я вылетаю на улицу и начинаю рыдать. Надо успокоиться. Пойти в парк, на улице плач должен быстро пройти. Нет, очень холодно, лучше в сестринский корпус. Я захожу, рушусь на кровать, рыдания стихают, и я засыпаю. Но легче не становится. Я еще там, а не здесь. Во сне передо мной мелькают пеленки, судна, я думаю, кого нужно перестилать, кормить... В четыре часа дня я просыпаюсь. Истерика продолжается. Не хочу ничего: ни спать, ни есть, ни читать, ни говорить, никого видеть не хочу. Опять плачу. Надо ехать домой. В таком состоянии нельзя. Как я буду с мамой общаться? Она должна думать, что все хорошо. Что же делать? Как мне жить с этим? Я начинаю думать, что ведь Господь все это видит. Потом, Он ведь Сам шел через не то что страдания, а через мрак этих страданий, да что там мрак, через кромешную мглу. Я начинаю говорить: Господи, сделай с этим Сам что-нибудь. Я не могу с этим жить. И... я успокаиваюсь. Истерика исчезает. Уже невозможно и представить, что только что я рыдала. Я уже не там, я здесь. Я засыпаю уже спокойно. К шести часам ко мне уже полностью возвращается обычное присутствие духа. Ну, на следующей неделе опять такие же сутки, ну и хорошо. Только уже в маршрутке я вспоминаю, что забыла носки на батарее в отделении.


Эти строки были написаны в 1998 г., и рукопись не предназначалась для опубликования.
Неожиданно она оказалась интересной и, возможно, полезной для многих людей. Обстановка отделения, где лежат самые тяжелые больные и происходит по нескольку смертей за день, – это как бы источник бокового света, в котором становятся резко проявляются блики и тени нашей жизни, настоящие и ложные ценности. Может быть, лучик от этого источника дошел до читателей дневника. Но это не все. В 2003-м году на страницах «Нескучного сада» (№ 6, 2003) мне встретился вопрос: «Где граница милосердия?». Это было письмо сестры, которая работала, работала, а потом сказала по-честному, что она думает: «А если я уже покормила сто голодных, одела двести раздетых, напоила жаждущих? Теперь я хочу посмотреть свой сериал. Я заглянула в свое сердце и обнаружила, что источник милосердия в нем иссяк. Кто-то рассказывает о своих трудах. Сколько они подвизаются в деле милосердия? Год, два, пять? Чье сердце еще не иссякло?» Очень страшно – не за этого человека, хотя в его словах редакции и «читается ощущение жизненного краха», - а за себя, за то, что ведь можно и не заметить оскудение источника в своем сердце, и даже его отсутствие. Вспоминается притча о мудрых и неразумных девах (Мф. 5, 1-12). И те, и другие несли труды наравне – шли и несли светильники навстречу жениху. Но у одних в сосудах был елей, а у других нет, и они не смогли зажечь огонь. Какие чувства испытывали неразумные девы, держа в руках бесполезные светильники? Что ощущает человек, неся годы трудов, и вдруг обнаружив, что они пусты и бесполезны, потому что нет у него елея из источника божественной Благодати? Слава милосердому Богу, если Он откроет это раньше конца пути, так что человек еще успеет позаботиться о нужном. Но ведь можно так работать и работать, а на Страшном суде на слова Спасителя «приидите ... наследуйте Царство ... ибо алкал Я, и вы дали Мне есть ...» (Мф. 25, 34-35) ответить: «Да, Господи, я это сделал. А теперь я хочу посмотреть свой сериал. Имею право?». Ведь очень легко забыть про то, что без Божественного елея толку от светильника добрых дел не больше, чем от пустой консервной банки. Поэтому, пожалуйста, будем помнить о том, что самое главное – всегда проверять себя. «...Если от сердца делать что-то для Христа, то это не утомительно и не больно, ибо боль за Христа есть духовный пир,» – пишет старец Паисий Святогорец (Слова. – М: 2001, т.2, с.98). Следовательно, если мы несем труды на благо ближних, но в нашем сердце нет радости, а какая-то тревога, тяжесть, - это значит, что мы делаем что-то не так. Это происходит, «когда кто-то отдается внешней деятельности, не достигнув еще очищенного внутреннего духовного состояния». Но «если мы займемся самоисправлением и, полагаясь преимущественно на божественную помощь, обратимся более ко внутренней деятельности, чем ко внешней, то мы поможем другим больше и результативнее.» (там же, с. 75). Мне кажется, люди часто забывают о том, что Бог может сделать для наших ближних все гораздо лучше, чем мы сами, в то время как о. Паисий говорит: «человек должен действовать по-человечески до какого-то предела, а потом оставлять все на Бога. ...видя, что по-человечески помочь положению нельзя, я воздеваю руки горе, возжигаю пару свечек, возлагаю затруднение на Бога, и оно тут же разрешается.» (там же, с. 295).


Ольга Кремлева

Комментарий: Я работал в травматологическом отделении одной из Московских больниц 1 раз в неделю по 12 часов в течение 7 лет. До сих пор вспоминаю об этом времени с радостью. Но, конечно, эта работа не была самодостаточной. Параллельно я учился на истфаке МГУ и свое будущее связывал не с медициной. Я тут же впал бы в уныние, если бы понял, что кроме больницы в моей жизни ничего нет. Я думаю, в моей работе санитаром, учитывая юношеский возраст, было много романтического, желание подвига. Гораздо позже понимаешь, что настоящий подвиг не в том, чтобы совершать великие дела, а именно в повседневной, будничной работе.
С возрастом любой человек испытывает определенный кризис. И в любой работе, если она связана с повторяемостью действий, размеренностью, может наступить усталость, уныние. Таково свойство человеческой природы -- она не может жить подвигом. Размеренный образ жизни -- замена счастья: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Настоящая жизнь подменяется обрядом, привычкой, когда человек перестает духовно совершенствоваться. Важно увидеть этот момент в своей жизни и не застыть в таком состоянии. Должен быть план организации собственной жизни. Необходимо постоянным усилием преодолевать внутреннюю инерцию. Жить, как живется, -- легко. Христианская жизнь -- другая, она не в том, чтобы плыть по течению, а в том, чтобы идти навстречу к Богу. Без такого устроения любая работа когда-нибудь покажется бессмысленной. Наша внешняя жизнь, ее перемены, события -- отражение внутренней работы души, внутренней жизни.
На одном месте человеку работать очень трудно. На Западе существует представление (сложившееся на основании изученного и проанализированного опыта), что более 5 лет на одном месте человек продуктивно работать не может. Необходима смена окружения, сферы деятельности, и, что очень важно, -- профессиональный рост. Когда я сам работал в больнице, то прекрасно понимал, что это не будет продолжаться вечно, надо будет выбирать: либо медицина, либо другой путь. Если сестра, проработавшая, скажем, 5 лет на одном месте, чувствует неудовлетворенность, это может быть хорошим признаком того, что человек не спит, идет нормальный внутренний рост и нужно понять, что дальше? В то время, когда я работал в больнице, сестры из отделений хотели перейти в реанимацию, потому что там работать сложнее, необходимо больше знаний, ответственности, профессиональных навыков. Можно поменять отделение, ведь в каждом -- свои особенности. В работе сестры милосердия очень важен профессионализм, творческое видение своей работы и творческое отношение к ней. Известно, что на Западе диплом сестры по уходу -- это диплом о высшем образовании.
Православным людям очень важно научиться трудиться. Мы часто красиво рассуждаем о вере, судьбах России, а нам надо научиться жить. Православных нередко упрекают в необязательности, безответственности, даже непорядочности. Поэтому, если мы просто научимся относиться к людям по-доброму и ответственно -- это будет уже очень много.
Если сестра работает долго, ее деятельность может перейти в сферу духовную, это также закономерное внутреннее развитие: она может стать требной сестрой, нести диаконическое служение.
Постоянное духовное истощение, отсутствие радости, удовлетворения от своего труда может быть признаком того, что эта работа человеку не подходит, -- что я бы и сказал об авторе статьи. При таких настроениях, если это не простая ситуативная усталость, сестра не сможет работать. Бывает, что работа начинает приедаться, но самого служения это совсем не обессмысливает. Когда становится очень тяжело, необходимо разобраться, в чем причина, и либо уйти, либо преодолеть кризис.
Как узнать, на что мы способны? Что думать девушке, в 15-18 лет поступающей в училище сестер милосердия и совершенно искренне мечтающей служить больным, о себе и своей жизни через 3-5 лет, когда окажется, что она не похожа на св. Елизавету Феодоровну, св. Иулианию Лазаревскую? В этом проявляется компромиссность нашего времени. Каждый работает, как может, и предъявляемые требования не должны быть жесткими. И получается, что служение ближним -- не на первом месте. Таково свойство современного человека -- неготовность полностью посвятить себя Богу. Это правда о нас самих и хорошо, если она послужит к нашему смирению.
В любом случае, уйдет сестра, или останется, опыт служения больным сам по себе бесценен, и может помочь в будущем лучше понять себя. Помогать людям можно не только в больнице, главное, чтобы само желание служить ближним сохранялось.

Из журнала "Нескучный сад":


Общество боится ВИЧ-инфицированных, а люди, живущие с ВИЧ, уходят в себя, опасаясь дискриминации. Даже из православных сестер милосердия не все могут перебороть этот страх. «Не хотим этой моральной грязи!»

От ВИЧ-инфицированных часто отказываются родственники, исчезают их друзья, они остаются одни - испуганные, озлобленные и тяжело больные. Поэтому для них так важен каждый человек рядом.

19-летняя Галя (имя изменено - Прим. ред.) поступила в отделение терапии ЦКБ святителя Алексия в тяжелом состоянии: парализованная, с глубоким истощением, гнойными пролежнями и диагнозом — ВИЧ. Несмотря на то что о таком диагнозе может знать только лечащий врач, информация разнеслась по отделению.

К тяжелобольной девушке никто не подходил. Боялись все — и врачи, и завотделением, и православные сестры милосердия. Сестры говорили: «Не хотим за ней ухаживать, можете нас увольнять». Одни объясняли свой отказ от ухода за больной страхом заразиться. Другие говорили: «Не хотим этой моральной грязи!»

Ходить за Галей стала медсестра Люба Г., которая знала Валю раньше, ухаживала за ней на дому от патронажной службы Свято-Димитриевского сестричества: «У нее кровоточили раны, поэтому многие из боязни заразиться отказались делать ей перевязки, — рассказывает Люба. — Руководитель нашей патронажной службы предупредила меня, что у Гали ВИЧ. Меня это не напугало — я знаю, что в этом случае просто надо работать в перчатках. Мне Галю было страшно жаль — совсем девочка, очень худенькая, с косичками. Она не может двигаться — у нее травма позвоночника. Мы с Галей подружились».

Заместитель главврача, видя, что отделению грозит забастовка, сообщила в Московский СПИД-центр о том, что у них больная с диагнозом ВИЧ и они просят проконсультировать врачей и сестер отделения. Все отделение больницы собралось на семинар по теме: как ухаживать за ВИЧ-инфицированными. Врач СПИД-центра не ограничилась медицинской тематикой проблемы — неожиданной для сестер стала информация о том, что многие наркоманы, проститутки, гомосексуалисты после того, как заболевают, меняют свою жизнь. И тем более о том, что есть люди, которые усыновляют брошенных детей, получивших ВИЧ при переливании крови или в утробе матери, зная о диагнозе!

После консультации не осталось никого, кто отказался бы подходить к Вале. Сестра, которая собиралась увольняться из-за «моральной грязи», мыла, кормила девушку и общалась с ней.

«Бог поставил мне преграду для той жизни»

«Такой перелом произошел, с одной стороны, потому, что о СПИДе рассказывал специалист, который много лет работает в контакте с ВИЧ-инфицированными больными. Это было похоже на свидетельство побывавшего у прокаженных и вернувшегося живым и здоровым. А с другой — потому, что и в больнице нашелся один человек — самоотверженный, добрый, милостивый, который не испугался, — считает Ольга Юрьевна Егорова, старшая сестра патронажной службы храма св. блгв. царевича Димитрия, руководитель Ресурсного центра по паллиативному уходу за ЛЖВС (людьми, живущими с ВИЧ-инфекцией). — Но с подобным страхом мы встречаемся не так уж редко, причем среди православных, даже священников. Страх заразиться — более понятная, честная реакция. Но слова о моральной грязи мне и как медику слышать дико, а как православной — тем более. Разве не дело христиан, Церкви помогать тем, кого социальная мораль сочла недостойными сострадания?

Для медиков больной — только страдающий человек. А если авария на дороге: что ж, не оказывать помощь до сдачи анализов? А если окажется ВИЧ-инфицированный, то и пусть остается там лежать? Тогда, наверное, не надо идти во врачи и сестры милосердия. Обязанность медиков — не судить и не воспитывать больных, а лечить».

Как выяснилось позже, Галя оказалась верующей. «К Богу она пришла в той больнице, где лежала после травмы, — рассказала Люба Г. — Протоиерей Борис Михайлов, который ее там впервые исповедовал и причащал, все эти годы исповедует, причащает и соборует ее на дому. Мне Галя рассказывала, что сейчас благодарит Бога за свою травму, потому что раньше занималась проституцией, и, если бы не травма, неизвестно, что сейчас бы с ней было: «Бог поставил мне преграду для той жизни»».

«Для меня самое важное — что я не одна»

Патронажная служба Свято-Димитриевского сестричества ухаживает за людьми с ВИЧ с 2005 года. Однажды старшая сестра Ольга Юрьевна Егорова прочитала в интернете просьбу молодой женщины. Она просила о помощи семье, в которой погибал ВИЧ-инфицированный парень.

Максиму было 18 лет, когда он стал употреблять наркотики. За кражу попал в тюрьму. Из тюрьмы вышел инвалидом, с диагнозом ВИЧ. С наркотиками Максим завязал. Но слабел с каждым днем, без посторонней помощи уже не передвигался, потерял речь. Приходили мысли о самоубийстве. За месяц до того, как мама Максима Татьяна Владимировна обратилась в сестричество, из семьи ушел муж. Уходя, поделился, что в кулуарах его фирмы обсуждают неожиданную новость, якобы он стал «спидоносцем». Именно в этот период Максиму поставили диагноз — СПИД. «Я была страшно растеряна, не знала, как самой принять диагноз, как сказать о нем сыну? Как преодолеть страх? Как ухаживать и не заразиться самой? Одни вопросы: как? как? как?» — вспоминала Татьяна Владимировна.

15 августа 2005 года на еженедельной медицинской конференции в сестричестве рассказывают о ситуации в семье Максима. Этот день становится началом православной инициативы сестричества «Паллиативная помощь людям, живущим с ВИЧ/ СПИДом и их близким». (Паллиативная помощь — деятельность, направленная на улучшение качества жизни больных со смертельным заболеванием, а также помощь их близким.)

К Максиму стали ходить сестры, Татьяне Владимировне рассказали все о болезни, правилах ухода и мерах безопасности. А вскоре она сама стала сестрой милосердия и теперь ухаживает за сыном, получая в сестричестве зарплату. Патронажная служба подарила Максиму коляску и компьютер, и он смог передвигаться по квартире. По интернету нашел людей, страдающих этим же заболеванием, и теперь с ними переписывается. Вскоре Максим стал ходить.

«Благодаря помощи сестричества и откликнувшихся незнакомых людей мы выжили, — рассказывает Татьяна Владимировна. — Максим стал задумываться о том, что с ним произошло, беседовал со священником, который к нему приходил, отцом Романом Бацманом. Сейчас он исповедуется и причащается, читает духовную литературу. Максим часто говорит мне: «Прости меня мама, прости меня Господи за то, что я творил в неведении». Недавно его положили в больницу, т. к. нужно проходить ВТЭК. Врачи и медсестры не могли скрыть удивления. Врач спрашивал: «Что же вы с ним сделали?» «Это не я, это Господь Бог», — отвечаю.

Сейчас Татьяна Владимировна участвует в семинарах, круглых столах по проблемам ВИЧ/СПИДа. Для нее наступило время, когда она уже открыто говорит о своей проблеме. Она общается с родственниками и матерями ВИЧ-инфицированных. «Для меня самое важное — что я не одна. На свои проблемы я посмотрела совсем с другой стороны», — говорит Татьяна.

Сейчас в сестричестве всего три таких семьи: Вали, Максима и еще одной девушки — Юли, которая недавно умерла, но с семьей которой сестры сохраняют связь, приезжают в гости. «Эти люди очень нам дороги, — рассказывает Ольга Юрьевна. — Наша помощь не заканчивается со смертью больного. Нам кажется важным помогать родственникам пережить смерть близкого человека, а это не краткосрочный процесс».

Требуются добровольцы!

«ВИЧ-инфицированных становится все больше, — говорит Ольга Юрьевна. — От них часто отказываются родственники, исчезают друзья, и они остаются совершенно одни — испуганные, подавленные, озлобленные и при этом тяжело больные ».

Медицинская помощь ВИЧ-инфицированным — только часть ухода. Опыт показал, что ВИЧ-инфицированные остро нуждаются в социальной адаптации, в психологической и духовной поддержке. «Поэтому в основе организации патронажной службы — комплексный подход. Важно иметь команду единомышленников, в которую входят врачи, сестры, родственники, социальные работники, священники, объединенные одной целью — помочь больному», — считает ее старшая сестра.

Сам по себе уход за ВИЧ-инфицированным мало чем отличается от ухода за человеком с любым другим тяжелым заболеванием. Но п ринцип набора патронажных сестер здесь исключительно добровольный: «Соглашается только половина, — говорит Ольга Юрьевна. — Причины отказа уже стали стандартными: возражения семьи; страх заразиться; нежелание общаться "с людьми, которые вели недостойный образ жизни". Мы никого не уговариваем. Как говорится, невольник — не богомольник. Но есть и сестры, для которых вопроса, будет ли она ухаживать за человеком, если он болен вирусом ВИЧ, просто не возникает».

Страх проходит с опытом. «Мы проводили семинары с сотрудниками СПИД-центра одного из российских городов. В одной из анкет была графа: «Испытывали ли вы страх и дискомфорт в общении с ВИЧ-инфицированными?». Сестра, работающая в этой области пять лет, ответила, что в начале испытывала страх, но считает это состояние естественным, которое просто надо пережить». Местом, где можно победить страх перед СПИДом, стал Ресурсный центр по паллиативному уходу, созданный при патронажной службе Свято-Дмитриевского сестричества, где проходят обучение сестры, готовящиеся помогать ВИЧ-инфицированным.

Духовная, психологическая поддержка, по мнению сестер, одна из самых важных в их работе. Внутренняя духовная жизнь есть у всех независимо от того, верующий человек или нет. Как говорят врачи, в любом случае у пациента с вирусом ВИЧ когда-нибудь возникает вопрос: жизнь-то вы мне продлите, но зачем она мне? Сестра может помочь больному справиться с принятием тяжелого диагноза, с неизбежными в таких случаях переживаниями — агрессией на себя и близких, в том числе и врачей, депрессией, мыслями о самоубийстве. Сестры знают, что это естественная реакция больного, которой необходим выход, и помогают справиться с ней. За помощью в таких вопросах сестры обращаются к профессионалам — например, к психологам общественного христианского благотворительного фонда «Старый свет». Духовным окормлением ВИЧ-инфицированных патронажной службы занимается клирик храма св. блгв. цар. Димитрия иерей Роман Бацман.

Но сестричество ухаживает за ВИЧ-инфицированными не только на дому. Старшая сестра патронажной службы вместе с одной из самых опытных сестер сестричества Татьяной Чаленко ходят ухаживать за ВИЧ-инфицированными в специализированное отделение для больных ВИЧ инфекционной клинической больницы № 2 на Соколиной горе. «Пока нас двое. Но, конечно, там нужны еще люди, — говорит Ольга Юрьевна. — И мы подумали о добровольцах. Сразу спросили врачей больницы: могли бы люди без медицинского образования приходить к таким больным, совсем ненадолго, кормить их, помочь приготовится к Причастию — почитать правило, просто почитать книжку? Без каких-то медицинских манипуляций. Одна женщина, например, недавно у нас крестик попросила принести. Врачи сказали, что это вполне допустимо, главное — ознакомить их с гигиеническими правилами. Так что теперь нам очень нужны добровольцы!»

Что дает Ресурсный центр

В программу Ресурсного центра по паллиативному уходу при патронажной службе Свято-Дмитриевского сестричества входят информация о ВИЧ/СПИДе и путях заражения, профилактика и терапия заболевания, изучение психологии больного человека, а также проблемы практического и духовного окормления ВИЧ-инфицированных и их близких.

В центре преподают опытные сестры, специалисты СПИД-центров, психологи и священники. Здесь проходят обучение сестры милосердия, добровольцы из московских сестричеств и приезжающие на практику для обмена опытом сестры из других регионов России. С обучающей программой Ресурсного центра сестры Свято-Дмитриевского сестричества проводят также выездные семинары по РФ.

Ирина ЛУХМАНОВА, Ольга ЕГОРОВА

Статья распечатана с сайта "Православие и мир".

Следующий материал - о добровольцах, помогающих детям-инвалидам в детском доме-интернате (из газеты "Чадушки", сентябрь 2009 г.).


СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ
Четвёртый год при Детском доме-интернате № 4 для детей с отклонениями в умственном и физическом развитии в г.Павловске работает благотворительная общественная организация социальной поддержки и защиты детей-инвалидов «Подорожник», созданная при поддержке прихода павловского храма Св.равноап.Марии Магдалины. О «своих» детях, к которым прикипела всем сердцем и душой, рассказывает директор «Подорожника» Юлия Евгеньевна РУБЦОВА.

<h2 align="center">Наши дети не «баклажаны»
</h2> Это самый крупный в России детдом подобного типа: 550 детей-инвалидов размещены в четырёх корпусах. Но я расскажу только об обитателях отделения «Милосердие», где все детки — лежачие. Работают с ними соцработники, дефектологи, массажисты, специалист по адаптивной физкультуре и наша группа добровольцев. Главная задача — увидеть не ограничения ребёнка, а его возможности, развить их, установить эмоциональный контакт, научить самих себя обслуживать. Это нелегко: у большинства детей не только физическая инвалидность, но и умственная отсталость.
Справедливости ради надо сказать, что среди этих детей невелик процент тех, чьи родители ведут аморальный образ жизни, т.е. алкоголики, наркоманы… Такое горе — рождение ребёнка-инвалида — может прийти в любую семью. В наше время очень много генетических заболеваний. Нередко уродствами страдают дети, зачатые в пробирке, участились случаи родовых травм. Другой источник беды — например, получивший дозу радиации папа-подводник или мама, переболевшая во время беременности краснухой. Последствия менингита — глухота и умственная отсталость. От таких детей родители отказываются, и они становятся сиротами при живых маме и папе. Родители стараются вычеркнуть «неудачного» ребёнка из жизни, и лишь немногие продолжают навещать. Папы, как правило, без сожаления бросают семью и заводят новую. Мамы ещё пытаются бороться, но они не знают, как с больным ребёнком обращаться, а если есть ещё дети, которых нужно кормить-одевать, давать образование, — где взять время на уход за больным ребёнком? Для таких мам при детдоме работает консультационный центр, где всему научат. Но ведь ребёнка надо ещё и содержать, а пособие на детей-инвалидов мизерное — около 3000, при том что в госучреждениях на больных детей тратится более 10 000. Так отдайте эти деньги маме: и ей будет легче, и ребёнку в семье будет лучше! Так нет же…
— Думаете, дома больным детям будет лучше, чем здесь, где им оказывается круглосуточная медицинская помощь?
— Зависит от тяжести заболевания. Есть, конечно, дети, которые не могут жить без медицинского сопровождения. У нас есть дети, которые питаются только через зонд. Попробуйте 3-4 раза в день накормить маленького ребёнка через зонд! Однако очень многим точно было бы лучше в кругу семьи: среди братьев и сестёр они быстрее учились бы и общаться, и многому другому. Вот у нас есть четырёхлетний Илюша: он умненький, всё понимает, даже немного разговаривает, — общение с нормальными детьми пошло бы на пользу его развитию, но он не может двигаться и потому находится в палате среди умственно отсталых детей, которые весь день лежат в манежах. Что ждёт его в дальнейшем? Жалко до слёз! К сожалению, государство строит политику таким образом, чтобы у детей-инвалидов поддерживать только жизнедеятельность организма, об их духовном развитии и душевном здоровье никто не безпокоится. В итоге происходит вторичная инвалидизация — ребёнок деградирует, забывает даже то, что умел.
— То есть превращается в растение.
— Мы не любим так называть наших детей. Наши мальчики и девочки не «баклажаны». Они такие же дети, как все, — любят игрушки, любят улыбаться, любят сладкое… просто их надо понять и принять такими, какие они есть.

<h2 align="center">«С глаз долой — из сердца вон»?
</h2> В недалёкие советские времена среди таких детей была велика смертность. Неудивительно: дети сутками лежали на голых клеёнках, в лужах мочи — памперсов не было, а нянечек не хватало. Чтобы в комнате не воняло — окна распахивали настежь в любое время года. А кормили как? На одну нянечку — по 10 и более детей. Пока она первых кормит завтраком, последним достаётся простывшая еда, да и по времени это получается уже обед. Жаловаться дети не могли — только мычали и плакали (эти дети, как правило, немы, многие слепы и глухи)… Чтобы сегодня не случилось такого, нам нужны добровольцы-помощники. Педагогического или медицинского образования не требуется, надо просто иметь сострадательное сердце, желание общаться, играть, кормить, одевать детей-инвалидов, гулять с ними на улице в погожие деньки. А то, случается, ребёнок неделями не дышит свежим воздухом.
Раньше о нас мало кто знал: отгородили детдом забором и, как говорится, «с глаз долой — из сердца вон». Но теперь о нас в Павловске знают все. А началось всё с домовой церкви, которая была открыта на средства благотворителя Дмитрия Ч. Зашёл он как-то в детдом, увидел детей-инвалидов и не смог больше спать спокойно. Он решил, что здесь просто необходим Божий храм, где несчастных детей можно крестить, причащать и отпевать, провожая в последний путь. Так в 4-м корпусе появился храм-часовня Св.вмч. и целителя Пантелеимона, в котором служит о.Даниил Ранне. И первыми помощниками-добровольцами стали прихожане павловского храма Св.Марии Магдалины. Просто о.Владимир Хулап обратился как-то к прихожанам с амвона: «Дорогие мои, давайте в день престольного праздника привезём в храм детей–инвалидов из детского дома и устроим им праздник с угощением». Откликнулись многие — накрыли столы, принесли разные вкусности… но вот общаться с детьми — тут желающих поубавилось. Многие, увидев наших детей, просто застыли на месте, будто окаменев, кто-то залился слезами. А детям-то нужны были улыбки, шумная возня вокруг них, радостный смех — они же дети! Самыми стойкими оказались бабушки — им за долгую нелёгкую жизнь многого навидаться пришлось. Они помогли привезти детей к храму, хотя многих самих впору было в коляски сажать, и принялись от души, как умеют только добрые бабушки, пичкать детей пирожками, сластями и всем, что успели возрастить на огородах. Каким счастьем светились глаза наших детей!
Это так. Едва я ступила на территорию детдома, на меня обратилось с десяток глаз ребятишек, гуляющих и играющих под присмотром. Один мальчик долго кричал вслед: «Мама, мама, мама…» Честно скажу: хотелось бежать без оглядки — от ужаса, жалости, безпомощности. Ну, убегу я, убегут другие, а дети? Они не смогут убежать от своего изувеченного тела до самой кончины…
— На Пасху в этом году прихожане одарили наших детей подарками, куличами и крашеными яйцами, — прерывает мои грустные размышления Юлия Евгеньевна. — А после обеда мы повезли 11 детей — девять из них колясочники — в храм Преображения в Тярлево, и не только причастить. Известно, что на Светлой седмице в колокол может звонить каждый, значит, и наши воспитанники тоже. Благо колокольня там невысокая, на неё ведут всего 18 ступеней. Двоих ребят мы занесли, а Ваня Петров сам заполз, благодаря своим сильным рукам. Но и те, кто остался внизу, прикованный к коляскам, не остались обделёнными: верёвка от колокола спускается до самой земли и, потрудившись, детям удалось извлечь колокольный радостный звон. Надеюсь, пережитая ими пасхальная радость долго ещё будет греть их сердечки.


<h2 align="center">Мы, играя, проверяем, что умеем и что знаем
</h2> — В какие игры можно играть с вашими детьми, как общаться? Быть может, нужны игрушки, мебель, одежда?..
— Главное, чего нам не хватает, — помощники. А играть наши воспитанники любят, как все дети. С удовольствием катают друг другу мяч. Слушают русские народные сказки. Ещё им очень нравится познавать мир руками. Мы насыпаем в чашки различную крупу — рис, горох, гречку, манку… и ребята пробуют её на ощупь: вот эти шарики — горох, а эти гранёные зёрнышки — гречка. Как интересен и многообразен мир! Это нам с вами всё привычно и буднично, а для них — цветок, щебет птички, божья коровка, присевшая на подоконник, — источник радости.
Приходите. Детям так нужна ваша помощь, ваша добрая улыбка, ласковые слова, тёплая человеческая ладонь, в которую можно доверчиво вложить свою маленькую ладошку и отправиться в увлекательное путешествие, пусть всего-то по территории детдома.

О хосписных сёстрах милосердия - материал из фондов радио "Град Петров":


Программа «Служение»: Духовная поддержка безнадежных больных и их родных.

Рассказывает старшая сестра сестричества во имя св.прмц.Елисаветы в Лахте при хосписе № 1 Е.А.Кабакова.

Е.Степанова: Мы продолжаем разговор о сестринском служении, которое, как мы успели с вами узнать, включает в себя много различных сторон – это и духовная поддержка больных и страждущих, и медицинский уход, и даже воспитание и работа с детьми. То сестричество, с которым мы сегодня познакомимся, в полной мере занимается сестринским служением, и даже с избытком, потому что сестричество это организовано при одном из хосписов, и сестры, выражаясь медицинским термином, оказывают паллиативную помощь, то есть помощь умирающим больным. Позвольте мне представить старшую сестру сестричества во имя св. прпмц. Елизаветы в Лахте при хосписе №1 Елену Анатольевну Кабакову. Здравствуйте, Елена Анатольевна. Ваше сестричество – одно из самых старших в городе. Расскажите, пожалуйста, когда оно появилось, почему именно в Лахте, сколько у вас сестер, кем оно окормляется?

Е.А.Кабакова: Наше сестричество было организовано при Первом хосписе, который открылся в 1990 году еще в бывшем Советском Союзе. Хоспис – учреждение для Советского Союза было не простое, и неоднозначно было встречено и медицинскими работниками, и вообще жителями города, потому что это учреждение для умирающих онкологических больных. Конечно, в таком учреждении необходима не только медицинская, психологическая, социальная помощь, но и духовная поддержка. Сестричество было создано в 1994 году при активном участии сотрудников хосписа. Семь сотрудников являются членами сестричества. Духовником сестричества является протоиерей Георгий Артемьев, настоятель храма апостола Петра в Лахте. Этот храм расположен буквально в двух шагах от нашего хосписа. Основное служение в хосписе – это духовная поддержка безнадежных онкологических больных и их родных. Приготовление этих больных к уходу из этой жизни. Но помимо этого сестричество за эти годы стало оказывать помощь и детям, у которых умирают родители в хосписе. Мы столкнулись с такими ситуациями, мимо которых просто не могли пройти. В хосписе оборудована молитвенная комната. Она была освящена в 1994 году в честь прпмц. Елисаветы, Великой княгини, чье имя и носит наше сестричество. В хосписе собрана духовная библиотека, видео- и аудиотека, которой пользуются не только больные нашего хосписа, но и родственники больных и персонал хосписа. По благословению духовника сестры читают каноны на разлучение души с телом и по исходу души из тела. В экстремальных ситуациях иногда даже приходится крестить больных. Бывает так, что привозят больного, а он в таком тяжелом состоянии, что неизвестно, доживет ли он до следующего утра. И в таких случаях сестры крестят больных, и если больной еще продолжает жить, то потом приходит священник и совершает Таинство миропомазания. Конечно, работа в хосписе тяжелая и для сестер, и для персонала хосписа, но надо отметить, что в нашем хосписе все поддерживают друг друга. Я даже не могу разделять персонал хосписа и сестер, потому что все это является каким-то одним целым. Больным в хосписе оказывается комплексная помощь, как я уже говорила. Это и медицинская, и психологическая, и социальная, и духовная помощь, а также помощь родным и близким больных. Помимо тех сестер и братьев, которые являются сотрудниками хосписа и входят в сестричество, в хосписе работают сестры, которые являются добровольными помощниками. Например, по субботам приходит группа женщин, которая моет больных, потому что персонал хосписа, честно говоря, просто не успевает этим заниматься. А больным – в основном это лежачие больные – помыться в ванной большое утешение и радость, потому что если это одинокий больной, он, может быть, не мылся месяцами. И поэтому эти сестры по субботам занимаются помывкой больных. Также сестры читают больным книги, беседуют с ними. Сестры не столько рассказывают, сколько выслушивают больных. Потому что очень многие хотят что-то рассказать о себе, о своих проблемах, о своих, может быть, конфликтных ситуациях с родственниками, с соседями. Бывают такие случаи. И, конечно же, все больные, которые хотят этого, принимают Таинства Святой Церкви прямо в больнице. Сестры готовят больных к этим Таинствам, еженедельно приходит батюшка. Многие, конечно, причащаются, соборуются вообще первый раз в жизни. Многие крестятся буквально перед уходом из этой жизни. Для нас это большая радость, потому что мы понимаем, насколько это важно для души человека, которая уходит в другой мир. Можно привести несколько случаев. У нас лежал мужчина. Он музыкант, композитор довольно знаменитый, который раньше в своей жизни не задумывался о вере. А когда он уже понял, что находится на пороге ухода из этого мира, он очень проникся сознанием веры. Он стал много читать духовную литературу. Без слез нельзя было смотреть, как он причащался, потому что у него были и слезы радости, и слезы благоговения перед Святыми Христовыми Тайнами. Такой уход больного для нас большое счастье, большая поддержка. Это вершина той работы, которую мы несем в хосписе.

Е.Степанова: Что можно сделать для умирающего, что же еще можно сделать для неизлечимо больного, для человека, который точно уходит из жизни? Нередко этот вопрос просто ставит людей в тупик. В вашем сестричестве вы отвечаете на этот вопрос своим служением.

Е.А.Кабакова: Этот вопрос, конечно, очень сложный, потому что веру навязать нельзя. И лежачий больной во многом зависит от нас, он сам не может ухаживать за собой, мы должны за ним ухаживать. И здесь надо очень тактично подходить, чтобы психологически не давить на человека.

Е.Степанова: Чтобы не получилось «сделаю, что хотите, только отстаньте».

Е.А.Кабакова: Да. И хотелось бы привести еще такой случай. К нам положили молодого врача, ему тридцать четыре года было. Он понимал, что он уходит. И был очень замкнут, даже немного агрессивно настроен к персоналу, ни с кем не хотел общаться. А наши сестры выяснили, что, оказывается, у этого врача все родственники живут далеко в Сибири, и он даже никому из них не сообщил о том, что он смертельно болен. И очень долго сестры беседовали с ним, молились за него. В конце концов, они уговорили его написать письмо родным. И потом мы получили очень большую радость, потому что приехали все его братья, сестры, которые тоже смогли пообщаться с ним, попрощаться, поддержать его в эту трудную минуту.

Е.Степанова: Сестры, которые приходят, это тоже сестры милосердия, или они считаются добровольными помощниками? Много ли их? Как часто они приходят?

Е.А.Кабакова: У нас есть чин посвящения в сестры милосердия по сокращенному чину посвящения Марфо-Мариинской обители. Такой же, какой был при Елизавете Федоровне. Таких сестер у нас только пятнадцать человек. Есть испытуемые сестры, которые приходят и полгода-год, а то и два года работают как испытуемые сестры. А есть просто добровольные помощники, которые пока не хотят вступать в сестричество, по каким-то семейным обстоятельствам не могут вступить в сестричество. Всего у нас около тридцати человек. Приходят не только по субботам, но и в то время, когда они могут. Есть у нас сестра, например, которая приходит два раза в неделю по вторникам и четвергам. Она сама экскурсовод, прекрасный человек, умеет очень хорошо беседовать с людьми. И вот она проводит разные беседы, читает людям, пытается какие-то социальные вопросы решить, если это в ее силах.

Е.Степанова: То есть у вас не все сестры медицинским служением занимаются. Кроме того, уход за больными требует специальной подготовки.

Е.А.Кабакова: Медицинским уходом занимаются только медицинские сестры, которые имеют образование. Я бы хотела еще сказать, что нам очень и очень помогала целая группа молодых людей из Духовной семинарии. Сейчас эта группа уже закончила обучение. Многие стали батюшками, приезжают к нам в хоспис. Так вот эта группа, пока они учились с первого курса до пятого, к нам приезжала, они приходили каждую субботу, беседовали с больными, гуляли с ними. Это была неоценимая поддержка для нас.

Е.Степанова: А молитвенная комната или часовенка у вас в хосписе? Она такая маленькая и очень уютная.

Е.А.Кабакова: Это домовый храм, потому что раз в год 18 июля, в день памяти прпмц. Елисаветы, там служится Литургия, за которой причащаются все больные, сестры, персонал хосписа, гости, которые к нам приезжают. Служатся молебны. В этой же часовне по четвергам читается акафист Елизавете Федоровне. Те сестры, которые в этот день находятся в хосписе, читают акафист. Ежедневно, каждое утро все, кто приходит на работу из сестер, даже сотрудники присоединяются к нам, и добровольные помощники, мы читаем молитвенное правило перед уходом за болящими. И в это правило входит, во-первых, поминовение всех сестер сестричества, всех болящих в хосписе, жертвователей и благотворителей нашего сестричества. Есть синодик по всем усопшим в хосписе. Сестры читают чередой, то есть каждый день какая-то сестра вычитывает весь этот синодик об упокоении. Горит неугасимая лампада. По статистике в хосписе за год умирает около трехсот человек. А поскольку хоспис это не только стационарная служба, но и уход на дому, то и по этой статистике видно, что почти столько же умирает на дому. Поэтому, конечно, и персонал и сестры, которые ухаживают за больными, испытывают очень большую эмоциональную, психическую, физическую нагрузку. Это, наверное, сказывается на физическом здоровье сестер. Большую помощь в реабилитации сестер оказывают паломнические поездки. Например, в 2006 году мы с сестрами ездили по святым местам Вологодчины. Была совершенно дивная, чудесная поездка. Посетили Кирилло-Белозерский монастырь, Ферапонтов монастырь, Димитрия Прилуцкого. Нас встречала организация «Центр Северная Фиваида», которая организовала нам все эти экскурсии, и это было и отдыхом, и утешением, и духовной поддержкой. Мы стараемся брать в такие поездки и сотрудников хосписа, а также за счет сестричества бывают поездки, например, за грибами в лес, загородные поездки сотрудников хосписа.

Е.Степанова: Насколько долго в среднем находятся больные в хосписе?

Е.А.Кабакова: В среднем, конечно, трудно сказать, но бывает, что человек наблюдается хосписной службой и год, и два, и четыре года. Он может лечь в стационар, полежать, а потом выписаться домой. В стационар обычно кладут тех больных, которым не могут купировать боли дома, либо если это человек одинокий, за которым дома не кому ухаживать, либо условия проживания – многодетные семьи, или маленькие дети – не позволяют больному находиться дома. Часто бывают такие случаи, что больного кладут в хоспис, чтобы наладить его физическое состояние, какое-то лечение ему назначить, и он может вернуться обратно в семью. Поэтому у нас могут быть люди от одного дня до нескольких лет. Отношения персонала и сестер с больными тоже очень теплые и очень семейные. Потому что больные учат нас многому. Они учат нас терпению, они учат нас любви, учат нас мудрости житейской. Наверное, находясь на грани перехода из этой жизни в следующую, человек переоценивает свои ценности, которые были раньше. У него может поменяться мировоззрение. И все это мы видим, они делятся с нами своими мыслями, и мы многому от них учимся. Мне вспоминается такой случай. К нам поступил больной, молодой мужчина примерно тридцати пяти лет. Так случилось в его жизни, что он был одинок, у него не было семьи. И здесь в хосписе он вдруг понял, что у него есть семья. Он возродился к такой семейной жизни. И он даже завел маленького щенка, за которым очень трогательно ухаживал. Он пролежал у нас около полугода, и когда почувствовал, что наступают его последние дни, то очень просил персонал и сестер, чтобы они заботились о его щенке. Щенок остался в хосписе жить. У нас там периодически собачки остаются жить.

Е.Степанова: Кто может обращаться к вам в сестричество по вопросам, связанным именно с хосписом?

Е.А.Кабакова: Что касается онкологических больных, то наши сестры в основном работают с больными, которые обращаются в хоспис. У нас просто сил не хватает, чтобы работать с такими больными по всему городу. Но бывают случаи, когда к нам обращаются люди из других районов, и, конечно, мы пытаемся чем-то помочь, чем можем.

Е.Степанова: А специально ли хоспис был построен рядом с церковью, или случайно так произошло? Просто выбрали красивое место?

Е.А.Кабакова: Если вспомнить историю создания первого хосписа в России, то это заслуга английского журналиста Виктора Зорзе и нашего доктора Андрея Владимировича Гнездилова. Встреча этих двух людей дала возможность в нашей стране открыть Хосписное движение. Они очень долго ездили и искали место, где бы открыть первый хоспис. И это здание, которому уже больше ста лет, конечно, сейчас очень не удобное для таких больных. Невозможно его сделать удобным. Но тогда их пленило, что это здание стояло в зелени, было очень тихо, и как раз они представляли, что хоспис должен быть вот таким. Сейчас уже есть проект нового хосписа. На этой же территории обещали нам государственные власти начать строительство нового хосписа в этом году. Место действительно было очень тихое. Это сейчас автострада стала очень шумная. Открыли напротив хосписа большой супермаркет, но пока это не мешает.

Е.Степанова: У вас много различного оборудования, я так понимаю, пожертвованного. Вы сами его ищете, или люди вам жертвуют?

Е.А.Кабакова: Это оборудование было куплено много лет назад. Большую помощь в этом нам оказал Христианский Межцерковный Диаконический Совет, который находится в нашей Лавре. Очень много лет, где-то с 1994 года начали они нам помогать. Много оборудования было куплено на пожертвования через эту организацию. До сих пор с того времени через сестричество оплачивается питание горячими обедами сотрудников хосписа.

Е.Степанова: А откуда вообще все эти средства? Ведь получается достаточно много – и поездки, питание и другое.

Е.А.Кабакова: Мы достаточно много пишем заявок в различные фонды, организации. Тот же ХМДС нам помогает. В том году мы выиграли грант в Фонде прп. Серафима Саровского на детскую программу сестричества.

Е.Степанова: У вас в сестричестве не только хосписное служение. Вы сказали, что столкнулись с проблемой детей, чьи родители умерли в хосписе. У вас достаточно хорошо развито детское служение. Расскажите об этом, пожалуйста.

Е.А.Кабакова: Все началось спонтанно. Было несколько случаев, которые подвигли нас на работу с детьми, чьи родители являются пациентами хосписа. Как-то у нас лежала женщина, учительница, еще не пожилая, около сорока-сорока пяти лет. К ней приходила ее дочка восемнадцатилетняя, иногда тринадцатилетний сын. Потом женщина скончалась. И вдруг, где-то через два месяца, к нам приходит ее тринадцатилетний сын, какой-то весь грязный, оборванный, голодный. Пришел навестить маму. Оказывается, он даже не знал, что его мама скончалась. И когда мы стали его расспрашивать, выяснилось, что его сестра вышла замуж, и муж ей сказал: «Либо я, либо брат, вместе мы жить не можем». Сестра выбрала мужа, и мальчик должен был поехать к отцу. А отец был в разводе с матерью, проживал на служебной площади в одной комнате, у него уже была другая семья. И там, конечно, мальчик тоже стал не нужен. И тогда он стал скитаться. Сначала он жил у своих знакомых ребят, иногда ночевал на лестнице, и потом пришел к маме, навестить ее. Конечно, этот случай нам открыл глаза на проблему тех детей, чьи родители умирают. Другой случай, когда бабушка у нас лежала, и к ней каждый день приходили трое ее малолетних внуков. Мы увидели, что бабушка тайком пытается кормить их своим обедом. И выяснилось, что дома у них родители алкоголики, и они не заботятся о детях, и дети очень часто голодали. Оказывается, все воспитание было на этой бабушке. Она работала до конца, пока не слегла совсем, ухаживала за детьми, кормила их, воспитывала. И когда бабушка скончалась, эти дети оказались в такой ситуации, что родители как бы есть, и в то же время нет того, что они получали раньше от бабушки. С этого момента мы стали оказывать помощь этим детям. Выяснилось, что детей таких очень много, не только тех, которые голодают, но и тех, которые психологически очень трудно переносят смерть своего родителя, отца или матери. Потому что это действительно психологическая травма. Ребенок не всегда может сам справиться с такой трудной психологической ситуацией. Поначалу у нас не было помещения, где заниматься с детьми. Мы их собирали каждое воскресенье. У нас была возможность арендовать небольшой автобус, и больше это походило на такие культурно-массовые занятия. Та сестра, которая является у нас профессиональным экскурсоводом, проводила с ними занятия. Мы ездили не только на экскурсии по Петербургу, но и в близлежащие города – Новгород, Псков, Выборг. Проходили очень интересные экскурсии. Но этим дело не могло ограничиться. Мы видели, что некоторые дети нуждаются и в материальной поддержке, и в социальной поддержке, и в медицинской поддержке. И тогда появилась эта программа помощи детям. Слава Богу, город пошел нам навстречу и выделил нам помещение. Правда, оно было в совершенно непригодном состоянии – без окон, без дверей. Но все-таки нам выделили это помещение в долгосрочную аренду, мы его отремонтировали, и в настоящее время там находится социально-профилактический комплекс «Лахта» для детей. Там работают различные кружки, творческая студия. И там занимаются не только те дети, которых мы опекаем, но и дети, которые живут в поселке Лахта-Ольгино. А те дети, которые стали сиротами, имеют возможность приходить к нам и получать какую-то социальную, медицинскую, психологическую помощь, участвовать в наших мероприятиях. У нас есть летние лагеря, куда мы берем и этих детей, и теперь уже и других детей. На базе этого здания у нас теперь существует такая семейно-воспитательная группа, где проживает семь подростков. Они прямо там живут. Условия сейчас там очень хорошие. Каждый имеет либо отдельную комнату, либо по два человека в комнате живут. Питание там замечательное. Пользуясь случаем, я хотела бы выразить большую благодарность тем людям, которые внесли пожертвования на питание, и на то, чтобы мы могли отремонтировать этот дом. В основном это частные пожертвования людей, либо прихожан нашего храма, либо бывших прихожан, либо людей, которые прочитали о нас в газете. Очень-очень много было откликов на статью в «Православном Санкт-Петербурге», и это было не только приятно, но это была большая поддержка не только материальная, но и психологическая для нас, что мы не одиноки, что очень многие люди хотят помогать детям в наше такое не простое и трудное время. Большое всем спасибо!
Группа эта для мальчиков с одиннадцати до семнадцати лет. У нас уже есть пятеро выпускников нашего небольшого приюта. Один сейчас в армии служит, мы скоро к нему поедем, он будет присягу принимать. Остальные благополучно трудятся и учатся. Мы с ними связь не теряем, они приходят к нам. Все эти дети имеют свою жилплощадь.

Е.Степанова: А в социально-профилактический комплекс «Лахта» могут дети из Приморского района приходить, или только из Лахты и Ольгино?

Е.А.Кабакова: Конечно, и могут, и приходят. У нас там помимо спортивного кружка есть класс игры на гитаре, творческая студия «Цветик-Семицветик». Есть у нас военно-патриотический отряд Св. Георгия Победоносца. В него входят как мальчики, так и девочки. Работаем мы по программе военно-патриотического клуба «Пересвет» при Троицко-Сергиевой Лавре. И уже очень давно, более пяти лет, с ними дружим, и являемся официально их филиалом, то есть работаем по их программам. И все летние лагеря уже в течение пяти лет проводим совместно с эти клубом, то во Владимирской области, то в Тверской области. Проводим и свои лагеря в июле в Ленинградской или Псковской областях.

Е.Степанова: Кто занимается с детьми – тоже сестры или профессиональные работники, педагоги?

Е.А.Кабакова: Да, с детьми у нас занимаются, конечно, не только сестры. У нас много молодых людей. Они заканчивают институт по социальной психологии и социальной работе, еще есть у нас молодой человек, который заканчивает Духовную Академию. Есть молодой человек, который вернулся из армии, и он возглавляет военно-патриотическую работу у нас в клубе. Есть специалисты и педагоги, и врачи, и социальные работники. Есть добровольцы, а есть те, кто получает какую-то зарплату.

Е.Степанова: Послушание у сестер разграничено – кто-то ходит только в хоспис, кто-то работает только с детьми?

Е.А.Кабакова: Да, разграничено, потому что не хватает времени, чтобы и там и там нести служение.

Е.Степанова: У сестер что-нибудь меняется в жизни в связи с тем, что они начинают таким служением заниматься? Начинают ли они по-другому смотреть на жизнь, строить свой образ жизни по-другому, меняются ли отношения с родными?

Е.А.Кабакова: Мне так кажется, что у всех людей, которые начинают воцерковляться, какие-то изменения в жизни происходят, будь то сестра милосердия или человек другой специальности. Ведь, что греха таить, многие из нас еще лет пятнадцать назад не думали о том, чтобы ходить в храм, что существует Бог, что существуют Таинства Церковные. Я, например, об этом даже и не знала пятнадцать лет назад. И поэтому, когда человек приходит в Церковь, у него меняется все, вся его жизнь меняется, меняется мировоззрение. Меняется ли что-то в семье? Ну да, в семье тоже, конечно, меняется. Потому что очень хочется, чтобы твои родные тебя поддерживали и были рядом. Конечно, есть сестры, у которых мужья еще не пришли в Церковь, но нет сестер, у которых есть агрессия у родных оттого, что они занимаются этим делом, ходят в храм. У нас наоборот, семья поддерживает сестер. Кто уже поступает в сестричество, а уже не просто добровольные помощники, у них уже конфликтных ситуаций дома не бывает.
Я сказала, что сестры несут послушания одни в хосписе, другие с детьми. Но у нас есть такие мероприятия, где участвуют все. Например, мы проводили за 2006 год межрегиональный семинар по военно-патриотическому воспитанию. В подготовке к семинару принимали участие все сестры. Участие в православных выставках в Епархии или «Православная Русь». Еще у нас уже второй год проходят детские Елизаветинские чтения. Это очень большое мероприятие. К нам приезжают дети из разных городов, из воскресных школ, из общеобразовательных школ. Это мероприятие надо очень тщательно готовить, и тут уж привлекаются все, и члены сестричества, и добровольные помощники, и сотрудники хосписа. Также у нас проводились межрегиональные военно-патриотические слеты. В этом году 25-26 декабря проходили вторые Елизаветинские чтения. Больше ста детей принимало в них участие. Они, может быть, интересны не только своими выступлениями. Хотя доклады и выступления детей были изумительные. Они, может быть, интересны еще и тем, что на следующий день после чтений, ребята, которые выступали и показывали какие-то литературно-музыкальные композиции, поехали в Городской Гериатрический Центр и там дали концерт для пациентов этого Центра. По-моему обе стороны были очень довольны. И, пользуясь случаем, хочу принести благодарность отцу Александру Степанову. Многие дети, которые выступали в Гериатрическом Центре, были иногородние – из Архангельска, из Сергиева Посада, из Ленинградской области. На обратном пути мы устроили им небольшую экскурсию по святыням Санкт-Петербурга и в том числе приехали на Васильевский остров, чтобы поклониться Блаженной Ксении Петербургской. И многие гости, в частности из Архангельска, из Ленинградской области, они в этот день уезжали и уже не смогли доехать до нашего дома, потому что, сами знаете, что проехать сейчас по городу на автобусе невозможно – везде пробки. И отец Александр благословил, и мы смогли покормить детей горячим обедом в вашем Братстве св. Анастасии Узорешительницы.

Е.Степанова: У вас есть еще одно направление служения – школа № 633 в Калининском районе, подразделение Лахтинского сестричества.

Е.А.Кабакова: История создания этого подразделения такова. Когда-то в 90-х годах, когда только образовалось сестричество, тогда времена были голодные, очень много беспризорных детей было на улице, и директор школы Георгий Иванович Поляков разрешил занять одно из помещений его школы под медико-социальную станцию, которую возглавила одна из наших сестер. И на этой станции стали кормить детей, ХМДС выделил средства на питание детей, на оборудование, где могли санитарно-гигиеническую обработку этих детей совершать. С этой медико-социальной станции началась работа вместе с Георгием Ивановичем по помощи уличным детям. За столько лет эта медико-социальная станция превратилась в реабилитационный центр, теперь уже государственный, который полностью находится на государственном обеспечении. В штате этого центра работают три наших сестры. Дети из нашего приюта сейчас там учатся. Они получают не только образование, они имеют возможность получить профессию. Мои дети получают там профессию маляра-штукатура. Это очень хорошо.
У нас занимался мальчик в военно-патриотическом отряде, и вдруг мне звонит его мама и говорит, знаете, Елена Анатольевна, я ваша больная. Я была так поражена, я не знала, что у нее онкология. Она об этом никому не говорила и скрывала. И она мне позвонила уже в тот момент, когда положение ее уже стало очень серьезным. А мама воспитывала этого мальчика одна. Мальчик к этому времени бросил школу и нигде не учился, седьмой класс у него был. Когда наша выездная служба к ней приехала, сказали, что ее надо срочно госпитализировать, потому что состояние ее резко ухудшалось, и ей нужна была наша помощь хосписная. Маму госпитализировали, мальчика мы взяли к себе. Я с ним беседовала, говорила о том, что мама очень тяжело болеет. Он даже не задумывался, что маме плохо. Он уходил, гулял, иногда не возвращался домой, выпивал. Вел образ жизни уличного ребенка. И мама по этому поводу очень переживала, потому что она в него очень много вложила, и это чувствовалось. У ребенка есть внутренний стержень какой-то. Видимо то, что она тяжело болела, ей не дало возможности вести контроль над ним. Когда он узнал о том, что болезнь мамы действительно очень тяжелая, и она может и умереть, он очень трогательно стал за ней ухаживать. Он приходил в хоспис каждый день, он вывозил ее на колясочке гулять, он просиживал у нее очень много времени. Перед смертью мама сказала, что все, я хочу домой. Видно, ее душа почувствовала, и она прямо рвалась домой к сыну. И как ее ни уговаривали сотрудники хосписа, она все-таки настояла на том, чтобы ее увезли домой. Вызвали машину, медсестра ее довезла до дома. На следующее утро мне ее сын позвонил и сказал, что все. Я к нему приехала, и мы с ним очень долго сидели в его квартире пустой и решили, что он будет жить у нас. У него бабушка есть, но она не в нашем городе живет. Она приехала и оформила опеку на этого мальчика, но опять уехала к себе туда в другой город, и мальчик стал жить у нас. Он пошел в эту школу – реабилитационный центр – и за год смог окончить сразу два класса, восьмой и девятый класс. В него действительно вложено мамой было очень много, и он неглупый мальчик был. Он получил специальность, и, вообще, я на него очень радуюсь. Жизнь его изменилась, он стал серьезным человеком, и сейчас проходит службу в армии.

Е.Степанова: Это вы к нему поедете на присягу? Это ваш выпускник?

Е.А.Кабакова: Да, да. Я хотела бы еще сказать немного о военно-патриотической работе. Сейчас в Епархии прошло заседание первого координационного совета военного Отдела. Мы приняли в нем участие, и это очень радует, потому что, конечно, координация военно-патриотической работы в нашем городе очень нужна. Потому что у нас, например, очень хорошая база, где мы можем принимать детей, организовывать какие-то слеты, полевые лагеря. И, конечно, мы с удовольствием будем помогать тем клубам, у которых этой базы нет. Дети очень любят иметь друзей в другом клубе, в другом городе, и мы этой возможностью всегда пользуемся. У нас есть Сергиев Посад, у нас есть Вологда, у нас есть Архангельск, у нас есть Владимирская область, куда мы постоянно ездим, и чьи дети приезжают к нам. Например, летом мы принимали детей из Владимирской области, которые никогда не были в Петербурге. Сейчас очень хотим познакомиться с детьми при Введено-Оятском монастыре. Там сейчас служит батюшка, чья мама является сестрой нашего сестричества. Познакомились с матушкой Иоанной, настоятельницей этого монастыря, и тоже готовы к взаимному сотрудничеству по этой военно-патриотической работе. Я считаю, что эта работа очень важна, потому что детей, подростков в возрасте двенадцати-семнадцати лет очень трудно водить просто в церковь, чтобы они были церковными людьми. Сейчас столько искушений, особенно в городе. Поэтому альтернативой компьютерному клубу является военно-патриотический клуб, где дети не виртуально могут играть в какие-то звездные войны, а посмотреть на себя, какой я есть, сходить в поход, участвовать в соревнованиях, стрелять по мишеням. То есть ребенок видит, на что он годен. И в то же время, это отношение к нашей армии. Все-таки у страны должна быть хорошая армия. Дети должны воспитываться так, чтобы не с иронией относиться к Вооруженным Силам, а как раньше: было такое отношение к военным, что это лучшие люди. И хотелось бы, чтобы это возрождалось, чтобы это было в нашей стране. Поэтому это очень важная работа, очень сложная работа. Как я уже сказала, детей очень отвлекает и ирония взрослых, и то, что многие пытаются избежать армейской службы, и дедовщина, которая пока еще существует в армии. Хотелось бы, чтобы люди были достойными.

Е.Степанова: У нас, к сожалению, получилось так, что, может быть, мы и заслуженно заклеймили нашу армию по каким-то ее недостаткам, но ничего взамен не предложили. Общество никакой альтернативы не предложило, как изменить, как сделать лучше, во всяком случае, очень мало где такое встречается. И поэтому очень приятно узнавать о таких военно-патриотических организациях, именно православных. Потому что мало уметь правильно стрелять из автомата или что-то такое делать. Человек все-таки должен понимать, для чего он это делает, с какой целью он учится стрелять. Не просто так по банкам, а только в самом крайнем случае он может это применить, как защитник Отечества.

Е.А.Кабакова: Вы затронули очень важную тему, потому что действительно военно-патриотические клубы должны нести ребенку не только умение стрелять, маршировать, участвовать в игре «Зарница». Здесь очень важен духовный настрой. Духовность превыше всего, чтобы он не стал скинхедом.

Е.Степанова: Да, мне кажется, здесь очень тонкая грань. И действительно военизированность немного пугает людей.

Е.А.Кабакова: Я могу привести такой случай. Когда мы стояли в военно-полевом лагере во Владимирской области вместе с клубом «Пересвет», нам была такая Божия милость. Отец Димитрий, который возглавляет «Пересвет», привез к нам в лагерь архимандрита Наума. Батюшка смог побеседовать с ребятами, какие-то наставления им дал. Потом отец Димитрий его увез из лагеря. И только батюшка уехал, как через двадцать минут началась сильная буря, даже не буря, а ураган, я никогда такого не видела. Мы стояли в сосновом бору, и сосны гнулись до земли. И одна из сосен сломалась и упала на палатку, в которой находились дети. И такой вот милостью Божией и по молитвам архимандрита Наума, никого из детей не задело в палатке. Когда отец Димитрий вернулся в лагерь, он, сказал: «Конечно, батюшка за нас молился. Мы когда ехали обратно, я хотел с ним побеседовать, но он молчал, и я понял, что он молится». И вот ночью, уже около двенадцати часов, пока мы палатки разобрали, пока хозяйственные дела сделали, в двенадцать часов ночи у нас был молебен. Представляете, больше ста детей с горящими свечами, звездное небо, перед иконами служили молебен. Это чувство в детях останется на всю жизнь.

Е.Степанова: Да, совершенно согласна. Все детские воспоминания, они, даже если как комета пролетели, бесследно не остаются. Сами же взрослые, которые сейчас в церковь ходят, они же говорят о том, что они когда-то в детстве видели, как их бабушка зажигала лампадку, вставала на молитву. Лет двадцать-тридцать он не прикасался к вере, даже не думал об этом, но воспоминание детское явилось той основой, от которой он отталкивался, сейчас пойдя в церковь.

Е.А.Кабакова: Мы в этом году устаивали встречу наших выпускников. Это уже взрослые ребята, которые вернулись из армии, и девчата тоже. Я им иногда говорю, что у меня опускаются руки. Вдруг даже тот, который у нас живет, какой-то поступок совершит. Кто-то там что-то украл, кто-то там что-то набедокурил. И опускаются руки. Вот, думаешь, вкладываешь, вкладываешь в ребенка, а он опять за свое. А на самом деле нет. Конечно, нет. Они чудные дети. Мы зовем их просто ангелы. Они на самом деле ангелы. Один из выпускников мне сказал: «Знаете, Елена Анатольевна, все, что было у нас здесь, это все в душе осталось. Это мне так помогло в моей жизни, что Вы даже не сомневайтесь, что Ваша работа не приносит никакого результата». Это меня тоже поддержало.

Е.Степанова: Как к вам приходят новые люди? Как к вашему служению можно присоединиться?

Е.А.Кабакова: Во-первых, мы с человеком знакомимся, общаемся. Потом показываем, что у нас есть. Спрашиваем его, где бы он хотел применить свои силы. Конечно, сразу к общению с больным мы стараемся новых людей не допускать. Сначала он проходит какой-то испытательный срок. Например, помогает мыть окна, ухаживать в саду за цветами. И когда мы уже познакомимся с ним поближе, вместе посмотрим, на каком поприще он сможет нести служение. То же самое и с детьми.

Е.Степанова: Вы говорили, что люди делали частные пожертвования. А есть у вас нужда в чем-либо? Вы готовы принимать какую-то помощь?

Е.А.Кабакова: Мы уже писали в «Православном Санкт-Петербурге», что нам нужна помощь продуктами. Очень много людей откликнулось. Эта помощь нужна постоянно, потому что дети питаются каждый день. Я уже говорила большое спасибо всем, и скажу еще, и низкий поклон всем, если нам будут помогать продуктами. Это, наверно, самая важная помощь, которая нужна всегда. Оплата коммунальных услуг, потому что подорожала оплата электроэнергии, водоснабжения, тепла. Тоже немного настораживает, но пока мы справляемся, хотя уже не знаю, как дальше будет. У нас, как ни странно, дети читают и любят читать, и те дети, которые любят много читать, они любят классику. Нужны хорошие книги. У нас хорошая библиотека. Нам даже один волонтер прислал книги из Москвы, из одной из московских библиотек. Также нужны духовные книги для библиотеки в хосписе. Такая помощь тоже требуется. Можно приехать по адресу: Лахта, ул. Красных Партизан, дом 4. Это наше здание сестричества. Либо позвонить по телефону 974-69-34. Можно звонить и днем и вечером, потому что этот телефон работает круглосуточно.

Е.Степанова: Спасибо, Елена Анатольевна, за подробный рассказ. Желаем Вам помощи Божией в служении!

Е.А.Кабакова: Всем всего доброго.